1. В 1466 году русский купец Афанасий Никитин задумал отправиться в далёкое путешествие. Из города Твери он спускается по Волге и едет до Астрахани, а затем су- хим путём отправляется к безбрежному, необъятному простору Индийского океана. Представьте себе этот длинный, трудный путь! Несколько лет Никитин странствует по Индии. Не раз ему приходится рисковать жизнью. Он то богатеет, то разоряется. Он преодолевает разнообразные препятст- вия, борется с лишениями, но внимательно присматри- вается к неведомой стране, старательно записывает всё, что видит и слышит. Когда читаешь дневник Никитина, то чувствуешь его беспредельную любовь к родине. Он много видел, слы- шал, многое поражало его своей сказочностью, но ни при каких обстоятельствах он не забывал своей родины. Не соблазнила его и восточная роскошь, которую он красоч- но описывает. В 1472 году Никитин отправляется в обратный путь. Однако не суждено ему вернуться в родной город. В доро- ге он умирает. Некоторые считали, что первым путь в Индию проло- жил португальский мореплаватель Васко да Гама, но в действительности на двадцать пять лет раньше Афана- сий Никитин совершил это необыкновенное путешествие.

2 Много дней кочевал я по Уралу. Однажды осенью привелось мне ночевать у знакомого старика на Уржен- ском озере, расположенном в горах. Представьте себе, что в холодную ночь вы нашли себе приют в избушке рыбака. В избе тепло, чисто, а за окном стонет октябрьский ветер, который так ненавидит каж- дый рыбак. Кажется, что на дворе яростно борются ка- кие-то звери. С озера доносятся беспокойные всплески волн. Слышатся какие-то стоны и шум сухого камыша. Утки зябнут, не могут успокоиться всю ночь и всё время чего-то тревожатся. Бедному моему Шарику сегодня неможется. Он вер- тится, взвизгивает и по временам начинает лаять. В се- нях спит заяц и во сне стучит лапой по полу. Старик у печки возится с самоваром. Наконец усаживаемся пить чай. Я расспрашиваю старика о зайце. Рыбак любит побе- седовать и охотно рассказывает мне интересную историю. Этот заяц спас старику жизнь во время лесного пожа- ра. Старый рыбак бережёт его теперь и никогда не рас- стаётся с ним. Каким образом трусишка заяц мог спасти жизнь че- ловеку? Дело было так. Однажды, чуть забрезжило, дедушка пошёл поохо- титься и забрался в гущу леса. Вдруг видит дым, слышит треск. Дед понял, что начинается лесной пожар. Порывы ветра гонят огонь с большой скоростью. Не выберешься из леса - погибнешь. Надо попытать- ся спастись. Старик бежит, спотыкается, с трудом ды- шит. Приходится торопиться, так как пожар разрастает- ся. Ветви ёлок колются, сучья на земле рвут сапоги, ва- лятся деревья. Старик сбивается с дороги, пугается. Вдруг возьми да выскочи из-под кустика зайчонок и бросься бежать по дороге. Лапки у него опалены, он бе- жит медленно. Дед старается не отставать от зайца. Он знает, что звери лучше человека разбираются в направ- лении распространения огня и обычно спасаются. Ста- рик не ошибся: заяц вывел его из огня. Выбравшись из леса, оба едва дышали от усталости. Старик взял зайца к себе, вылечил его, и с тех пор они живут большими друзьями.

Василий Мамырев, передавший составителю неофициального свода 80-х годов записки Никитина, никогда не был посольским дьяком и не занимался посольскими делами; нам ничего неизвестно и о его поездке на Ближний Восток. 13 Деятельность Василия Мамырева была связана исключительно с внутренними делами. Исследователи, приписывающие Василию Мамыреву внешнеполитическую деятельность, смешивают Василия с его братом - Данилой Мамыревым, который ездил в Италию (но ію на Ближний Восток) и вел дипломатические переговоры, одпако также не был «дьяком посольского приказа» (такого приказа вообще не существовало в XV веке). 14 Во всяком случае, никаких широких выводов из того факта, что «тетради» Никитина передал одному из летописцев Василий

11 Насонов А. Н. Летописные памятники Тверского княжества. Известия АН СССР. Отделение гуманитарных наук, 1930, № 9, с. 715-721; Лурье Я. С.:

1) Археографический обзор. - В кн.: Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466-1472 гг., 2-е изд., дополненное и переработанное. М.; Л., 1958, с. 171-176;

2) Подвиг Афанасия Никитина (к 500-летию начала его путешествия). Известия Всесоюзного Географического общества, т. 99, вып. 5, 1967, с. 436-437; 3) Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976, с. 224-225, 227-228; К у ч к и н В. А. Судьба «Хожения за три моря» Афанасия Никитина в древнерусской письменности. - Вопросы истории, 1969, № 5, с. 76-77.

12 Л у р ь е Я. С. Общерусские летописи XIV-XV вв., с. 172-174, 198-209; ср.: Кучки н В. А. Судьба «Хожения за три моря»..., с. 71-75.

13 См. ниже, Комментарии, прим. 4. Ср.: Веселовский С. Б. Приказпые дьяки и подьячие XV-XVII вв. М., 1975, с. 316; Куч кин В. А. Судьба «Хожения за три моря»..., с. 69-71. Наличие греческих записей в рукописи Мамырева, переписанной для Василия II, побудило В. А. Кучкина высказать мысль, что «не исключена вероятность, что в юности он совершил путешествие на Афон, куда русские люди в XV в. ездили довольно часто». Но, конечно, это - простая догадка.

14 Веселовский С. Б. Приказные дьяки и подьячие XV-XVII вв., с. 316.

5 Хожение за три моря

Мамырев, сделать невозможно. Невозможно говорить и о споре из-за приоритета в открытии Индии между Россией и Португалией в конце XV века, ибо в это время еще сама Португалия не была «открыта» русскими, 15 а Россия - португальцами.

Другая тенденция в характеристике «Хожения за три моря» заключалась в подходе к самим его запискам не как к непосредственной записи впечатлений путешественника, а как к сложному литературному памятнику, требующему своеобразной «дешифровки».

Такой «дешифровкой» литературного замысла занимался известный филолог Н. С. Трубецкой в статье, опубликованной за рубежом еще в 20-х годах и недавно переизданной. Н. С. Трубецкой стремился понять эстетическую ценность «Хожения»; он предлагал «подойти к произведениям древнерусской литературы с теми же научными методами, с которыми принято подходить к новой русской литературе. ..», получить «возможность воспринимать и самую художественную ценность этих произведений». 16 Однако решение этой плодотворной задачи осложнялось тем, что, по мнению самого Трубецкого, «наши эстетические мерила настолько отличаются от древнерусских, что непосредственно эстетически чувствовать древнерусские литературные произведения мы почти не можем...». 17 Основное внимание Н. С. Трубецкой уделил поэтому композиции «Хожения», чередованию в нем «довольно длинных отрезков спокойного изложения с более короткими отрезками религиозно-лирических отступлений», причем в расположении «отрезков спокойного изложения» обнаруживалась, по мнению исследователя, определенная симметрия: «статичность» этих описаний нарастала от начала повествования к середине, а к концу постепенно они вновь утрачивали эту «статичность» («отрезки спокойного изложения» приобретали, как и в начале, более «динамический» характер). 18 В чередовании «отрезков спокойного изложения» с короткими «религиозно-лирическими отступлениями» Н. С. Трубецкой усматривал черты сходства «Хожения за три моря» с паломническими «хожениями», но считал, что Никитин не следовал паломнической литературе, а отталкивался от нее. По его мнению, Афанасий Никитин, нагромождая экзотические слова со своеобразными звукосочетаниями, «сознательно шел на то, что читатели не поймут его», ставя своей целью «создание определенного эффекта экзотики, достигаемой необычностью звукосочетаний

15 Ср.: Казакова Н. А. Западная Европа в русской письменности XV- XVI вв. Л, 1980, с. 108-116.

16 Т р у б с ц к о й Н. С. «Хожение за три моря» Афанасия Никитина как литературный памятник. - В кн.: Семиотика. Составление, вступительная статья и общая редакция Ю. С. Степанова. М., 1983, с. 438 (далее: Труб.). Первоначально статья Н. С. Трубецкого была напечатана в журнале «Версты», 1926, № 1.

17 N. S. Trubetzkoy’s Letters and Notes. Hagae; Paris, 1975, p. 86. Cp.: Titu- nik J. B. Between Formalism and Structuralism. N. S. Trubelzkoys «The Journey beyond the Three Seas by Afonasij Nikitin, as a biterary Monument». - В кн.: Sound, Sign and Meaning. Quinquagenary of the Prague tinguistic Circle / Ed. by L. Maleika. XMichigan Slavic^Gontributions, N 6). Ann. Arbor, 1976, p. 305.

18 Труб., c. 439-146.

в, связи с непонятностью самих фраз». 19 Как справедливо заметил исследователь научного творчества Н. С. Трубецкого, в этом случае «Трубецкой видел в тексте Афанасия Никитина особенно крайний пример того, что формалисты называли «установкой на выражение» и, более того, в форме, близкой к «заумному языку», тому самому материалу, которому были посвящены первоначальные теории формалистов». 20 Служа «средством повышения чуждости и экзотичности», нагромождение восточных слов вместе с тем играло, согласно Н. С. Трубецкому, и «символическую роль». В Индии Никитин молился и рассуждал о вере «по-русски, т. е. непонятно окружающим»; после возвращения в Россию «перемена окружения вызвала переворачивание наизнанку языковых выражений психического состояния», и Никитин на восточных языках «пишет теперь такие мысли, которые в Индии приходили ему в голову по-русски.. .». 21 Как именно происходило такое «переворачивание наизнанку языковых выражений»? Вел ли Никитин в Индии дневник и на каком языке? Никакого ответа на эти естественные вопросы мы у автора не находим.

Заметим, что симметричное расположение фрагментов «Хожепия» не было доказано Н. С. Трубецким. Предложенное им разделение текста на отрезки «спокойного изложения» и «религиозно-лирические отступления» весьма субъективно: многие отрывки, отнесенные Н. С. Трубецким к числу «религиозно-лирических», включают описания и «статического» и «динамического» характера; ряд разделов совсем пропущен и никак не охарактеризован исследователем. 22 Но и самая постановка такой композиционной задачи Афанасием Никитиным вызывает серьезные сомнения. Н. С. Трубецкой не задавался вопросом, как мог Никитин в то короткое время, которое оставалось ему жить после возвращения на Русь (Литовскую), расположить столь симметрично отдельные части своего сочинения или проделать ту лингвистическую метаморфозу («переворачивание наизнанку языковых выражений»), которую приписывал ему исследователь. Композиция литературного произведения, конечно, содействует его «художественной ценности», но возможна ли такая единая композиция (с симметрично построенным концом и началом) в сочинениях, н^исан- ных как дневник и не подвергшихся существенной авторской переработке- скажем, в дневпиках Л. Н. Толстого? Мнение Н. С. Трубецкого о сознательном, столь изысканном расположении Никитиным отдельных частей его рассказа неразрывно связано с предположением, что «Хоже- ние» было нс путевыми записками, а памятником, созданным с начала до конца уже после его путешествия.

«Плодом единого литературного замысла, осуществленного после возвращения из путешествия за три моря, т. е. по дороге в Смоленск», т. е. мемуарами, написанными задним числом, считали «Хожение» и авторы, ставившие вопрос о его литературном характере среди других вопросов,

Не последняя попытка разгадки тайны тверского купца

Прочитал в «НГ-ЕL» (05.08.10) статью Виктора Грибкова-Майского .

Сам автор, безусловно, человек внимательный, но хожение (именно такая форма этого слова была принята во времена Афанасия Никитина) тверского купца таит столько загадок, что над ними бьются уже несколько веков.

Академик Измаил Иванович Срезневский писал: «Записки Никитина о странствиях в Персию и Индию в 1466–1472 годах – памятник в своем роде и для своего времени (пока не открылось других подобных) в такой же мере единственный и важный, как «Слово о полку Игореве», – были открыты Карамзиным и им одним доселе (написано в ХIХ веке. – В.В. ) оценены по их значению в истории старой Руси ХV века».

Действительно, список «Хожения», обнаруженный Николаем Михайловичем Карамзиным в архиве Троице-Сергиева монастыря, поразил великого историка: «Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших, описанных путешествий в Индию принадлежит России... В то время как Васко да Гама единственно мыслил о возможности найти путь от Африки к Индостану, наш тверитянин уже путешествовал по берегу Малабара...»

Нелишне вспомнить, что корабли Васко да Гамы в Индию привел арабский лоцман Ахмед ибн Маджид (1498). Потом, правда, он горько раскаялся, ибо португальцы разрушили пушками и разграбили приморские города.

Никитин же прошел неведомый путь сам, без провожатых.

О «Хожении» написано много, но один вопрос, важнейший, до сих пор без ответа: что он искал на краю Земли?

Большинство исследователей – от Николая Михайловича Карамзина до академика Дмитрия Сергеевича Лихачева – полагали, что Афанасий Никитин нечаянно очутился в Индии.

Шел тверской купец с товарами в Астрахань. На Волге пираты пограбили ладьи с товарами, продали купца в рабство в Ширван, там он добывал нефть, потом увязался с купцами в Персию, там увидел торговцев-индусов – и так, невзначай оказался в Индии.

Меня не устраивает «случайная» версия.

Не убеждает и ответ Виктора Грибкова-Майского: «Никитин нашел свой товар – алмазы». А чего их было искать? Они и тогда, как и сегодня, продавались везде.

Какую же невидаль и диковину искал тверитянин?

Загадка!

Но отгадку Афанасий сам дал в «Хожении». При этом ключ разобрал на три части и запрятал в разных местах рукописи. Их надо отыскать и собрать.

Попробую.

Первое.

«А напутствовали меня великий князь Тверской (Михаил Борисович), великий воевода (Борис Захарьич Бороздин) и владыка Геннадий (Кожа)».

Неужели всякого купца верхушка Тверского княжества, соперничавшего в ту пору с Москвой, так напутствовала? Конечно нет. Значит, было у Афанасия особое задание.

Вот и автор «EL», приведя слова самого Никитина («И пришел в Калязин монастырь к Святой живоначальной Троице, к святым мученикам Борису и Глебу и у игумена Макария и святой братии получил благословение»), подмечает: «Благословение такого человека дорогого стоило».

Верно! Игумен Макарий (1400–1483) – сын боярина Василия Кожи. По смерти родителей и супруги стал монахом, основал монастырь. В 1521 году причислен Русской церковью к лику святых.

Напутствовать – в ту пору значило «наделять чем-либо потребным в дорогу». Чем могли игумен и братия наделить Афанасия? Одним: испросить ему милость Божью, благословить на подвиг, а не на то, чтоб туго мошну набить.

Второе.

Никитин, по его словам, выдавал себя в Персии за хаджи Юсуфа из Хоросана.

Как?!

А как уралец Николай Кузнецов смог перевоплотиться в обер-лейтенанта Пауля Зиберта. Гауляйтер Эрих Кох, дав аудиенцию Зиберту, был совершенно уверен, что говорит с земляком, тоже уроженцем Восточной Пруссии.

Самое страшное для нелегала – встретить земляка. «Хаджи Юсуф» из Твери встречал хоросанцев, и они не сомневались, что встретили земляка. «Легенда» Афанасия-Юсуфа была подготовлена безукоризненно, если учесть, что Бахманидский султанат (одно из могущественнейших государств Индостана) находился тогда под властью мусульманских правителей, а великий визирь Махмуд Гаван сам был хоросанцем.

Третье.

Добравшись в конце концов до Индии, увидев все ее сокровища, Никитин упрямо повторяет: нет нужного ему товара. Видимо, чего-то такого, что держали в тайне. Как китайцы – секрет изготовления пороха, фарфора, шелка, так и индусы берегли от чужаков секрет булатной стали (не путать с дамасской, уступавшей булату).

В Тверском княжестве было всего два булатных клинка. Они легко рубили железные мечи и кольчуги. Вызнать, добыть тайну булата для Руси было все равно, что для Советского Союза получить чертежи атомной бомбы.

Удивительно, но после хожения Никитина и в Индии секрет булата был утрачен и по сей день не разгадан.

Металлург Павел Петрович Аносов (1799–1851), изготовивший в Златоусте замечательную сталь, не уступавшую дамасской, все-таки не повторил булат.

Ближе всех к разгадке оказался, как ни парадоксально, Александр Сергеевич Пушкин.

В поэме «Полтава»:

Но в искушеньях долгой кары,
Перетерпев судеб удары,
Окрепла Русь. Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат.

«Млат» – молот. А стекло при чем? Спрашивал я пушкинистов.

Они не знали, сами недоумевали.

Помог мне профессор Навроцкий, великий знаток кузнечного дела. И вот что выяснилось.

Пушкин, путешествуя по Уралу, сам наблюдал ковку златоустовской стали и, видимо, отметил, что раскаленную сталь посыпают порошком, который, вскипая, при остывании становится стекловидным, глазурью, которую молот при новой проковке клинка вдребезги разбивает.

Вот состав буры, присадки, тайного индийского порошка и предстояло добыть Никитину.

Ясно, что не только русские охотились за секретом булата. Могущественная сталь нужна была всем, кто вел войны. А воевали тогда все со всеми.

Весть о таинственном страннике, достигшем Индии, взбудоражила Москву и Тверь, Вильнюс и Киев, Рим и Лиссабон, Париж и Дижон. Его искали соглядатаи Папы Римского Сикста, султана Мухаммеда II, государя Ивана Васильевича, хана Узун-Гассана, властителя Литвы и Польши Казимира IV, венецианского дожа Николо Троно, хана Большой Орды Ахмата, бургундского герцога Карла Смелого.

Афанасия искали.

Обычный купец – персона, конечно, интересная. Но не такая важная, чтобы разведки всего мира охотились за ним.

Значит, у Афанасия Никитина было нечто важное, что-то неизвестное, но крайне необходимое для целых государств.

Уверен, тайну булата Никитин разведал. Возможно, зашифровал в своих записках, но на обратном пути, не раз обысканный, обобранный, ограбленный, отравленный, доверил секрет булата одной своей памяти.

Да нет же, нет!

Сокрушения Афанасия («Погибла вера моя... горе мне, окаянному, с пути истинного сбился и не знаю уже, по какому пути пойду»), наоборот, являют глубокую, крепкую веру.

Укорять Никитина в вероотступничестве так же нелепо, как обвинять Максима Исаева, чекиста и коммуниста, зачем он променял ВКП(б) на НСДАП и дослужился до штандартенфюрера. Герой Юлиана Семенова сдал в Москве кому следует партбилет и боевые награды. Но веру на хранение не сдашь.

Мне посчастливилось участвовать в открытии памятника Афанасию Никитину летом 2008 года в Феодосии. Стыдно сказать, но я оказался там единственным россиянином. Даже из Твери никто не смог добраться до Крыма. Далеко!

Здесь, после долгих странствий, сошел Никитин на берег Черного – последнего для него – моря. «Божьей милостью пришел я в Кафу за 9 дней до Филиппова поста» (то есть 5 ноября 1474 года). Никитин по-прежнему меряет время православными праздниками. И это очень важно.

Здесь, в древнем городе, населенном греками, армянами, евреями, татарами, Никитин смог, наконец, помолиться в армянской церкви. Такое православному допустимо.

В Кафе Никитин долго хворал. Здесь, возможно, написал свое «Хожение».

Тверь к тому времени подпала под руку Москвы. Афанасий про это не знал. И можно только гадать, в чью пользу решилось бы противоборство Твери и Москвы за всероссийский престол, если бы Афанасий раньше добрался до Твери и передал великому князю Тверскому секрет булатных клинков. Секрет ковки булатной стали.

Но Тверь утратила независимость, Русью правил Иван Великий. Все пути русских вели теперь только в Москву.

Если бы Никитин дошел до Москвы, он, наверное, предстал бы перед Иваном III, передал бы секрет булата государю и ушел бы в последнее великое странствие – в монастырь, на покаяние и молитву.

Однако судьба распорядилась иначе. Летописец так записал про Афанасия: «А сказывают, что, де, и (дескать. – В.В.) Смоленска не дошед, умер».

Умер, до Твери «не дошед» и даже до границ Руси не дойдя – Смоленск был давно (с 1404 по 1514 год) под Литвой. На эту деталь мало кто обращает внимание.

Но полынной горечью пропитаны последние слова «Хожения»: «Пусть устоится Русская земля, а то мало в ней справедливости. Боже, Боже, Боже, Боже!» (эти строки Афанасий зашифровал на тюркском, персидском, арабском языках).

Где умер, где похоронен Никитин, неведомо. Хорошо, хоть «тетрати» его сбереглись.

А подвиг по сей день недооценен, недоосмыслен ни родиной, ни Русской церковью (надеюсь, настанет время, и будут его чтить как иноков-воинов Пересвета и Ослябю, как флотоводца Федора Ушакова), ни даже Службой внешней разведки, которой Никитин, по сути, положил начало и крепкое основание.

Мудро замечено: «Достаточно одной жизни, чтобы обрести бессмертие». Никитин по праву обрел его своим подвигом, своей верой, своим служением Отечеству.

И даже именем своим – Афанасий (от греч. атанасос – бессмертный).

Из Персии, из Порта Ормуз (Гурмыз) Афанасий Никитин отправился в Индию. Путешествие Афанасия Никитина по Индии продолжалось предположительно три года: от весны 1469 до начала 1472 (по другим данным – 1473). Именно описание пребывания в Индии занимает большую часть дневника А. Никитина.

А Гурмызъ есть на острове, а ежедень поимаеть его море по двожды на день. И тут есми взял первый Великъ день, а пришел есми в Гурмыз за четыре недели до Велика дни. А то есми городы не все писал, много городов великих. А в Гурмызе есть солнце варно, человека сожжет. А в Гурмызе был есми месяць, а из Гурмыза пошел есми за море Индийское.

И шли есмя морем до Мошката 10 дни; а от Мошката до Дегу 4 дни; а от Дега Кузряту; а от Кузрята Конбаату. А тут ся родит краска да лекъ. А от Конбата к Чювилю, а от Чювиля есмя пошли въ 7-ую неделю по Велице дни, а шли в таве есмя 6 недель морем до Чивиля.

Прибыв в Индию, он совершат «исследовательские походы» вглубь полуострова, подробно исследует его западную часть.

И тут есть Индийская страна, и люди ходят все наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а все ходят брюхаты, а дети родятся на всякый год, а детей у них много. А мужики и жонкы все нагы, а все черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку. А князь ихъ - фота на голове, а другая на гузне; а бояре у них - фота на плеще, а другаа на гузне, княини ходят фота на плеще обогнута, а другаа на гузне. А слуги княжие и боярьскые - фота на гузне обогнута, да щит, да меч в руках, а иные с сулицами, а иные с ножи, а иные с саблями, а иные с луки и стрелами; а вси наги, да босы, да болкаты, а волосовъ не бреют. А жонки ходят голова не покрыта, а сосцы голы; а паропки да девочки ходят наги до семи лет, сором не покрыт.

Обычаи и уклад жизни индусов переданы в «Хожении за три моря» детально, с многочисленными деталями и нюансами, которые подмечал пытливый взгляд автора. Подробно описываются богатые пиры, выезды и военные действия индийских князей. Хорошо отражена и жизнь простого народа, а также природа, животный и растительный мир. Многому из увиденного А.Никитин давал свою оценку, впрочем, достаточно объективную и непредвзятую.

Да о вере же о их распытах все, и оны сказывают: веруем въ Адама, а буты, кажуть, то есть Адамъ и род его весь. А веръ въ Индеи всех 80 и 4 веры, а все верують в бута. А вера с верою ни пиеть, ни ястъ, ни женится. А иныя же боранину, да куры, да рыбу, да яйца ядять, а воловины не ядять никакаа вера.

Салтан же выезжает на потеху с матерью да з женою, ино с ним человекъ на конех 10 тысящь, а пеших пятьдесят тысящь, а слонов выводят двесте, наряженых в доспесех золоченых, да пред ним трубников сто человекъ, да плясцов сто человекъ, да коней простых 300 в снастех золотых, да обезьян за ним сто, да блядей сто , а все гаурокы.

Чем конкретно занимался Афанасий Никитин, чем питался, каким образом добывал средства к существованию – об этом можно только догадываться. Во всяком случае, сам автор нигде этого не уточняет. Можно предположить, что коммерческая жилка в нем сказывалась, и он вел какую-то мелкую торговлю, либо нанимался служить к местным купцам. Кто-то сказал Афанасию Никитину, что в Индии в большой цене породистые жеребцы. За них, якобы, можно выручить хорошие деньги. И наш герой привез с собой в Индию жеребца. А что из этого вышло:

И яз грешный привезлъ жеребца в Индийскую землю, и дошелъ есми до Чюнеря богъ далъ поздорову все, а стал ми во сто рублев. Зима же у них стала с Троицына дни. А зимовали есмя в Чюнеря, жили есмя два месяца. Ежедень и нощь 4 месяцы всюда вода да грязь. В те же дни у них орют да сеют пшеницу, да тутурган, да ногут, да все сьестное. Вино же у них чинят в великых орехех - кози гундустанская; а брагу чинят в татну. Кони же кормят нофутом, да варят кичирисъ с сахаром, да кормят кони, да с маслом, порану же дают имъ шешни. В Индийской же земли кони у них не родят, вь их земле родятся волы да буйволы, на тех же ездят и товар, иное возят, все делают.

А в том в Чюнере ханъ у меня взял жеребца, а увядал, что яз не бесерменянин - русинъ. И он молвит: "Жеребца дам да тысящу златых дам, а стань в веру нашу - в Махмет дени; а не станеш в веру нашу, в Махмат дени, и жеребца возму и тысячю златых на голове твоей возму"…. И господь богъ смиловался на свой честный праздникъ, не оставил милости своеа от меня грешнаго и не велелъ погибнути в Чюнере с нечестивыми. И канун Спасова дни приехал хозяйочи Махмет хоросанецъ, и бил есми ему челом, чтобы ся о мне печаловал. И он ездил к хану в город да меня отпросил, чтобы мя в веру не поставили, да и жеребца моего у него взял. Таково осподарево чюдо на Спасовъ день.

Как видно из записей, А. Никитин не дрогнул, не променял отцову веру на посулы и угрозы мусульманского правителя. А коня он, в конце концов, продаст почти без всякого навара.

Вместе с описаниями местностей, которые Афанасий Никитин посетил, он занес в свои записки и замечания о природе страны и ее произведениях, о народе, его нравах, верованиях и обычаях, о народном управлении, войске и т.п.

Индеяне же не едят никоторого же мяса, ни яловичины, ни боранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, а свиней же у них велми много. Ядят же в день двожды, а ночи не ядят, а вина не пиют, ни сыты68. А з бесермены ни пиютъ, ни ядят. А ества же ихъ плоха. А один с одным ни пьет, ни есть, ни з женою. А едят брынец, да кичири с маслом, да травы розные ядят, а варят с маслом да с молоком, а едят все рукою правою, а левою не приимется ни за что. А ножа не дрьжат, а лжицы не знают. А на дорозе кто же варит себе кашу, а у всякого по горньцу. А от бесермен крыются, чтоб не посмотрил ни в горнець, ни въ еству. А толко посмотрит, ино тое ествы не едят. А едят, покрываются платомъ, чтобы никто не виделъ его.

А Шабатское пристанище Индейскаго моря велми велико…. Да родится в Шабате шолкъ, да сандалъ, да жемчюгъ, да все дешево.

А в Пегу же есть пристанище немало. Да все в нем дербыши живут индийскыи, да родятся в нем камение драгое, маникъ, да яхут, да кирпук78; а продают же каменье деръбыши.

А Чинское же да Мачинское пристанище велми велико, да делают в нем чини, да продают же чини в вес, а дешево. А жоны их с мужи своими спят в день, а ночи жены их ходят спати к гарипом да спят с гарипы, да дают имъ алафу, да приносят с собою еству сахарную да вино сахарное, да кормят да поят гостей, чтобы ее любил, а любят гостей людей белых, занже их люди черны велми. А у которые жены от гостя зачнется дитя, и мужи дают алафу; а родится дитя бело, ино гостю пошлины 300 тенекъ, а черное родится, ино ему нет ничего, что пилъ да елъ, то ему халялъ.

Как хочешь, так и понимай этот абзац. Гарип – чужеземец, иностранец. Выходит, что белому иностранцу мужья индийские разрешали спать со своей женой, и если родится белый ребенок, так еще и доплачивали 300 денег. А если черный – то только за харчи! Такие вот нравы.

А земля людна велми, а сельскыя люди голы велми, а бояре силны добре и пышны велми. А все их носят на кровати своей на сребряных, да пред ними водят кони в снастех златых до 20: а на конех за ними 300 человекъ, а пеших пятьсот человекъ, да трубников 10 человекъ, да нагарниковъ 10 человекъ, да свирелников 10 человекъ.

В салтанове же дворе семеры ворота, а в воротех седит по сту сторожев да по сту писцов кафаров. Кто пойдет, ини записывают, а кто выйдет, ини записывают. А гарипов не пускают въ град. А дворъ же его чюден велми, все на вырезе да на золоте, и последний камень вырезан да златом описан велми чюдно. Да во дворе у него суды розные.

Изучив индийскую действительность изнутри, Афанасий Никитин пришел к выводу о бесперспективности дальнейших «исследований рынка», потому как с его купеческой точки зрения взаимный коммерческий интерес Руси и Индии был крайне скуден.

Мене залгали псы бесермены, а сказывали всего много нашего товара, ано нет ничего на нашу землю: все товаръ белой на бесерменьскую землю, перец да краска, то и дешево. Ино возят ачеи моремъ, ини пошлины не дают. А люди иные намъ провести пошлины не дадут. А пошлин много, а на море разбойников много.

Поэтому в конце 1471 – начале 1472 Афанасий Никитин принимает решение покинуть Индию и возвращаться домой на Русь.

И ту окаянный аз рабище Афанасие Бога вышняго, творца небу и земли, взмыслихся по вере, по христианской, и по крещении Христове и по говейных святых отец устроенных, и по заповедех апостольских, и устремихся умом поити на Русь .

Город Дабул стал последней точкой индийского путешествия А.Никитин. В январе 1473 года Никитин сел в Дабуле на судно, которое после почти трехмесячного плавания с заходом на Сомалийский и Аравийский полуострова доставило его в Ормуз. Торгуя пряностями, Никитин прошел через Иранское нагорье к Тебризу, пересек Армянское нагорье и осенью 1474 года достиг турецкого Трапезунда. «Таможня» этого черноморского порта выгребла у нашего путешественника все добро, нажитое непосильным трудом (в том числе и индийские самоцветы), оставив его ни с чем. Дневника при этом не тронули!

Далее по Черному морю А.Никитин добирается до Кафы (Феодосии). Потом через Крым и литовские земли – на Русь. В Кафе Афанасий Никитин, по-видимому, познакомился и близко сошелся с богатыми московскими «гостями» (купцами) Степаном Васильевым и Григорием Жуком. Когда их объединенный караван тронулся в путь (скорее всего, в марте 1475), в Крыму было тепло, но по мере продвижения на север становилось все холоднее. Видимо, сильно простудившись, или по какой другой причине, Афанасий Никитин слег и отдал богу душу где-то в районе Смоленска, который условно считается местом его последнего упокоения.

Результаты «Хожения за три моря» тверского купца Афанасия Никитина

Не планировав заранее путешествие за три моря, Афанасий Никитин оказался первым европейцем, который дал ценное описание средневековой Индии, обрисовав ее просто и правдиво. Его записи лишены расового подхода и отличаются редкой для того времени веротерпимостью. Своим подвигом А.Никитин доказал, что в конце пятнадцатого столетия, за четверть века до португальского «открытия» Индии, путешествие в эту страну мог совершить даже не богатый, но целеустремленный человек.

Как было сказано, А. Никитин не нашел в Индии ничего интересного и выгодного с точки зрения торговли для русского купечества. Интересно, что к такому же результату пришла и португальская морская экспедиция Васко да Гамы, который первым из европейцев подошел к тем же самым западным индийским берегам, только морским путем вокруг Африки в 1498 году.

А сколько сил было положено испанскими и португальскими монархами, а также их мореходами для открытия морского пути в сказочную Индию! Какие имена: Бартоломео Диаш, Христофор Колумб, Васко да Гама, Фернандо Магеллан… Эх, прочли бы все эти джентльмены удачи записки русского купца Афанасия Никитина…Глядишь, и не стали бы ломать копья и разбивать корабли для поиска «сказочно богатой страны» под названием Индия!

Русские путешественники и первопроходцы

Еще раз путешественники эпохи Великих Географических Открытий

Афанасий Никитин (ум. до 1475 г.) — тверской купец, автор «Хожения за три моря» — рассказа о путешествии в Индию и описания этой страны.

Биографические сведения о А. Н. известны нам только из «Хожения» и летописного текста, содержащего одну из его редакций. В летописи рассказывается, что «написание Офонаса тверитина купца» попало к летописцу в 1475 г. через дьяка Василия Мамырева после того, как А. Н. на обратном пути, «Смоленьска не дошед, умер». Даты отъезда и возвращения А. Н. летописцу известны не были, но он выяснил, что великокняжеский посол Василий Папин, одновременно с которым А. Н. начинал свое путешествие, ходил на Северный Кавказ «за год до казанского похода» князя Юрия, т. е. за год до одного из походов брата Ивана III Юрия Васильевича на Казань в 1467—1469 гг. Очевидно, это путешествие не могло начаться ранее 1466 г., ибо в этом году вступил на престол упомянутый в «Хожении» Касим-султан. Таким образом, путешествие А. Н. происходило между 1466 и 1475 гг. В научной литературе до последнего времени путешествие А. Н. датировалось 1466—1472 гг. на основе не очень ясных указаний Никитина о времени, когда он праздновал «Велик день» (пасху) в Ормузе (Гурмызе). Однако сам А. Н. неоднократно указывал, что не мог в Индии точно определить время пасхи и «гадал по приметам», исходя из мусульманских праздников. Расчет на основе указаний А. П. на мусульманские праздники (курбан-байрам) и сопоставление его известий по истории Индии с данными индо-персидских источников дают основание датировать путешествие А. Н. скорее 1471—1474 гг. (Л. С. Семенов).

В научной и научно-популярной литературе путешествию А. Н. часто придается большой практический или даже государственный смысл — А. Н. рассматривается как «торговый разведчик» Ивана III, «предприимчивый купец», разыскивавший некогда существовавший, но потерянный путь в Индию; особое значение придается тому, что его записки передал одному из летописцев Василий Мамырев, в котором видят «дьяка посольского приказа» (М. Н. Тихомиров, Н. В. Водовозов, Н. И. Прокофьев). Текст «Хожения» никак не подтверждает такого взгляда. Отправившийся в Северный Азербайджан (Ширван), А. Н. имел с собой, как видно из летописной редакции «Хожения», только верительные грамоты своего государя — великого князя Михаила Борисовича Тверского и тверского архиепископа. Он пытался было пристроиться в шедшему по Волге каравану московского посла в Ширван Василия Папина, но разминулся с ним и встретил Папина лишь в Дербенте. Под Астраханью А. Н. и его товарищи были ограблены ногайскими татарами; они обратились к «ширваншаху» (местному государю) и послу Папину, но помощи не получили: «И мы заплакав да разошлися кои куды: у кого есть на Руси, и тот пошел на Русь, а кой должен, а тот пошел, куда его очи понесли». В числе тех, кто имел долги на Руси, и кому путь домой был закрыт из-за опасности разорения и несостоятельного должничества, был А. Н. Направившийся «от многой беды» из Дербента в Баку и в Персию, вдоль «Хвалитьского» (Каспийского) моря, а оттуда через Гурмыз и «Индийское море» в Индию, А. Н. явно не имел с собой каких-либо значительных товаров. Единственный товар, который он, судя по «Хожению», рассчитывал продать в Индии, был привезенный им с большим трудом конь, да и то этот товар принес ему больше неприятностей, чем дохода: мусульманский хан Чюнера (Джунира) отобрал у него коня, требуя, чтобы А. Н. перешел в ислам, и только помощь знакомого персидского купца помогла путешественнику вернуть назад его собственность. Не достигнув каких-либо торговых успехов, А. Н. пришел к весьма пессимистическому выводу о возможностях торговли в Индии для русских купцов: «Мене залгали псы бесермены, а сказывали всего много нашего товара, ано нет ничего на нашу землю; все товар белой на бесерменьскую землю, перец да краска, то и дешево... А пошлин много, а на море разбойников много». Едва ли можно рассматривать путешествие А. Н. как важный этап в истории европейских географических открытий XV—XVI вв. и говорить о приоритете А. Н. по отношению к португальскому путешественнику Васко да Гаме: в это время сама Португалия еще не была «открыта» Россией, а Россия — Португалией; русские земли входили в совсем иную географическую систему, чем страны западного Средиземноморья.

Василий Мамырев, получивший записки А. Н., никогда не был посольским дьяком. Путешествие А. Н. было предпринято на свой риск и страх, без какой-либо официальной помощи. Однако именно это обстоятельство делает его подвиг особенно поразительным. Когда А. Н. через шесть лет после начала своего путешествия с бесчисленными трудами, через «Стембольское» (Черное) море, вернулся на Русь, он едва ли был более способен расплатиться с долгами, чем в начале пути. Единственным плодом путешествия А. Н. были его записки — «Хожение за три моря».

«Хожение за три моря» дошло в двух изводах конца XV в. — Летописном, сохранившемся в летописях Львовской и Софийской II ; основанных на своде 1518 г., в свою очередь отразившем независимый летописный свод 80-х гг. XV в., и Троицком (Ермолинском) сборнике конца XV в. ГБЛ, 304, III, № 4, содержащем также летопись Ермолинскую ; к Троицкому изводу восходит и Сухановский извод «Хожения» XVII в. (дошедший в двух списках), где памятник подвергся существенной идеологической редактуре. Кроме того, небольшие отрывки из «Хожения», имеющие совпадения с Троицким изводом, дошли в сборнике конца XV в. — ГБЛ, ф. 178, собр. Музейное, № 3271.

Вопрос о происхождении редакций «Хожения» решался в научной литературе по-разному. И. И. Срезневский полагал, что основные редакции XV—XVI вв. имели своим источником различные версии авторского текста, которые А. Н., переписывая, исправлял и изменял. Мнение о «Хожении», как о сочинении, написанном А. Н. после окончания путешествия, было поддержано и другими авторами (Н. С. Трубецкой, Н. В. Водовозов и др.). Представляется, однако, более убедительным мнение, что А. Н. не успел закончить и оформить свои записки и оставил только один вариант своего сочинения (В. П. Адрианова-Перетц, Р. Терегулова, Г. П. Уханев); две версии были созданы уже редакторами — переписчиками конца XV — начала XVI в. При этом, по-видимому, Летописный и Троицкий изводы восходили, независимо друг от друга, к архетипу (авторскому тексту); в Троицком изводе текст подвергся более значительной обработке — были устранены некоторые черты, отражающие тверское происхождение автора, сглажены элементы просторечия.

«Хожение за три моря» — чрезвычайно своеобразный памятник древнерусской литературы. Своеобразие его часто воспринималось как следствие сознательной стилизации, осуществленной А. Н. при написании книги уже после возвращения из путешествия; в многочисленных записях А. Н. на особом тюркском жаргоне видели особый литературный прием — стремление придать «экзотичность» повествованию. Н. С. Трубецкой считал характерным для «Хожения» чередование «довольно длинных отрезков спокойного изложения с более короткими отрезками религиозно-лирических отступлений», причем в расположении «отрезков спокойного изложения» обнаруживалась, по мнению исследователя, «поразительная симметрия»: «статичность» этих описаний нарастала от начала повествования к середине, а к концу они вновь обретали «динамический» характер. Однако симметрическое расположение фрагментов «Хожения» не было доказано Н. С. Трубецким; разделение текста на отрезки «спокойного изложения» и «религиозно-лирические отступления» сугубо субъективно; ряд отрывков, отнесенных к числу «религиозно-лирических», включает описания и «статического» и «динамического» характера, несколько разделов совсем не учтено в этой схеме.

Предположение о написании «Хожения» в то короткое время, которое осталось А. Н. жить после возвращения из путешествия, весьма сомнительно. А. Н. вернулся в Россию (в Западную, Литовскую Русь) уже, очевидно, больным — он умер, не добравшись до Смоленска. Записи его доведены до приезда в Крым на обратном пути, самый характер записей указывает на их современность событиям. Единственный литературный жанр древней письменности, с которым «Хожение за три моря» обнаруживает явное сходство, это «хожения» или «паломники» в Святую землю — такие, например, как «Хождение» игумена Даниила или описания путешествий на Флорентийский собор в 1439 г. Как и рассказы паломников, «Хожение за три моря» было путевым дневником, хотя и ведшимся не ежедневно, а через какие-то временные интервалы; ведя записи о своих приключениях, автор явно еще не знал, как они окончатся: «Уже проидоша 2 Великыа дни в бесерменьской земле, а христианства не оставих; далее бог ведает, что будетъ... Пути не знаю, иже камо поиду из Гундустана...». Впоследствии А. Н. все-таки нашел путь «из Гундустана», но и в последней части записи его странствий точно следуют за ходом путешествия и обрываются на прибытии в Кафу (Феодосию).

Литературное значение «Хожения за три моря» определяется именно тем обстоятельством, что оно было совершенно неофициальным памятником, свободным от канонов и традиций древнерусской церковной или официальной светской литературы. Даже сходство «Хожения» А. Н. с «хожениями» паломников было чисто внешним — путешествие его, как мы знаем, имело не «деловой» и не религиозно-ритуальный, а совершенно личный характер. Записывая свои впечатления на чужбине, А. Н., вероятно, надеялся, что «Хожение» когда-нибудь прочтут «братья рустии християне»; опасаясь недружественных глаз, он записывал наиболее рискованные мысли не по-русски. Но все эти читатели предвиделись им в будущем. Пока же А. Н. просто, но с поразительным умением выделить «сильные детали», описывал то, что он видел вокруг: «И тут есть Индийская страна, и люди ходят все наги... А детей у них много, а мужики и жонки все наги, а все черныя: аз куды хожу, ино за мной людей много, да дивуются белому человеку...».

Попавший в чужую страну, тверской купец далеко не все понимал в окружающей обстановке. Как и большинство людей, оказавшихся вдали от родной земли, он мог преувеличивать услышанное, делая поспешные обобщения — например, в рассказе о пристрастии «черных женок» в стране «Чин и Мачин» (Китае) к чужеземцам: «А жены их с мужи своими спять в день, а ночи жены их ходять к гарипом да спять с гарипы», причем еще платят им «олафу» (жалованье), «да приносят с собою яству сахорную да вино сахарное, да кормять да поят гостей, чтобы ее любил, а любят гостей людей белых, занже их люди черные велми; а у которые жены от гостя зачнется дитя, и муж дает алафу...». О некотором легковерии А. Н. свидетельствуют и его рассказы о птице «гукук», испускающей изо рта огонь, и о «князе обезьянском», который посылает многочисленную обезьянью рать на своих противников (отголосок индийских сказаний о Ханумане).

Но там, где А. Н. опирался не на рассказы своих собеседников, а на собственные наблюдения, взгляд его оказывался верным и трезвым. Индия, увиденная А. Н., совсем не походила на полную «всякого богатьства» страну, где все счастливы «и нет ни татя, ни разбойника, ни завидливого человека», описанную в Сказании об Индийском царстве . Несмотря на все своеобразие Индии по сравнению с русскими землями, А. Н. увидел в ней хорошо знакомую ему картину человеческих отношений: «А земля людна вельми, и сельскыя люди голы вельми, а бояре сильны добре, и пышны вельми». А. Н. пребывал в основном на территории наиболее сильного мусульманского государства южной Индии — государства Бахманидов со столицей в «Бедере» (Бидаре), он был свидетелем войн, который вел визирь Бахманидов Махмуд Гаван (носивший титул «старшина купцов», «мелик-ут-туджар», в связи с чем А. Н. называл его «мелик-тучар») с соседними индуистскими государствами. А. Н. отчетливо осознавал разницу между завоевателями — «бесерменами» и основным населением — «гундустанцами»; он отметил, что из 26 визирей, вышедших в военный поход, было только 4 индийских визиря, «и султан ополелся на индеян, што мало вышло с ним». Заметил он и то, что мусульманский хан «ездит на людях», хотя «слонов у него и коний много добрых», а «гундустанции все пешеходы... а все наги да босы». «Гарип» (чужеземец), обиженный «бесерменским» ханом, А. Н. сообщил «индеянам», что он «не бесерменин»; он не без гордости отметил, что «индеяне», тщательно скрывающие от мусульман свою повседневную жизнь, от него не стали «крытися» (скрываться) «ни в чем, ни в естве, ни о торговле, ни о маназу (молитве), на о иных вещех, ни жон своих не учали крыти».

В отличие от «индеян» (индуистов), «бесермене» (мусульмане) неоднократно пытались обратить А. Н. в ислам, и могущество мусульманского бехманидского султана не могло не произвести на него впечатления. «Такова сила султана индейскаго бесерменьскаго», — заметил он, перечислив огромное войско «Бидарекого князя», и прибавил по-тюркски: «А Мухаммедова вера им годится. А правую веру бог ведает». Это обстоятельство, по-видимому, оправдывало в глазах А. Н. пользование мусульманским именем («Хозя Юсуф Хорасани») и употребление мусульманских молитв. Одной из таких молитв (где в соответствии с Кораном, упоминается «Иса рух оало» — «Иисус дух божий») и заканчивается «Хожение».

Значит ли это, что А. Н. в Индии (как предполагает Г. Ленхофф) обратился в ислам? Такому предположению противоречат многократные заявления автора «Хожения» о его отпоре давлению «бесермен» и верности христианству — у нас нет оснований не верить этим заявлениям. Скорее можно предполагать иное. Пребывание А. Н. в Индии в роли бесправного «гарипа» (иноплеменника, метэка) и общение с представителями иных вер оказало, по-видимому влияние на его мировоззрение. Взгляды А. Н. могут быть определены как своего рода синкретический монотеизм, выраженный А. Н. в следующей формуле: «А правую веру бог ведаеть, а праваа вера бога единого знати, имя его призывати на всяком месте чисте чисту». Итак, признаками «правой веры» являются для А. Н. только единобожие и моральная чистота. Такое определение «правой веры» явно не укладывалось в рамки русского православия XV в., как и христианской ортодоксии вообще. Выходящим за рамки ортодоксии было, естественно, не само требование моральной «чистоты», а то обстоятельство, что такая «чистота» и единобожие объявлялись необходимыми и достаточными условиями «правой веры» (именно поэтому, очевидно, данная фраза, вместе с мусульманскими молитвами, была исключена из Сухановского извода). У нас нет данных о связях А. Н. с еретическим движением конца XV в. (такую связь предполагал А. И. Клибанов, но первые достоверные свидетельства о новгородско-московской ереси относятся к несколько более позднему времени), однако заслуживает внимания совпадение его взглядов с воззрениями еретиков, считавших, судя по сочинениям их противников, что человек, творящий «правду», «приятен» богу независимо от того, крещен он или нет.

Но несмотря на такие черты вольномыслия у А. Н., отрыв от родной земли воспринимался тверским путешественником очень болезненно. Любовь к родине не заслоняла для него очень острых воспоминаний о несправедливостях в родной земле, однако и эти несправедливости не стирали память о родине: «Русская земля да будет богом хранима!.. На этом свете нет страны, такой как она, хотя князья (тюркское «бегъляри» — «беки», «эмиры») Русской земли — не братья друг другу. Пусть же устроится Русская земля устроенной, хотя правды мало в ней!» (все эти слова написаны по-тюрко-персидски — приводим их в новом переводе А. Д. Желтякова). Рассуждения А. Н. об отсутствии «братских» отношений между русскими князьями перекликаются с идеями общерусского летописного свода середины XV в., получившего отражение в летописях Софийской I и Новгородской IV . Но в конце XV в. эти рассуждения, как и утверждение, что в Русской земле «правды мало», а также религиозные взгляды А. Н., если бы он стал их проповедовать, могли принести ему серьезные неприятности. Но этого не случилось: тверской купец умер, не добравшись до родной земли.

«Хожение за три моря» — не искусственно стилизованное сочинение, а человеческий документ поразительной художественной силы. Написанные для себя записки А. Н. представляют собой один из наиболее индивидуальных памятников Древней Руси. Образ автора, не сочиненный, а естественно выраженный благодаря писательскому таланту автора, ощущается в этом произведении несравненно ярче, чем в большинстве литературных памятников того времени: мы знаем А. Н., представляем его личность лучше, чем личность большинства русских писателей с древнейших времен до XVII в. И именно поэтому, когда мы читаем в «Хожении» слова сочувствия А. Н. «голым сельским людям» Индии, то эти слова зслуживают несравненно больше доверия, чем если бы они исходили от дипломата или «торгового разведчика».

«Хожение за три моря» — пример того стихийного возникновения художественной литературы из деловой письменности, которое характерно для XV в. Своей непосредственностью и конкретностью «Хожение за три моря» напоминает записку Иннокентия о последних днях жизни Пафнутия Боровского и предвосхищает величайший памятник древнерусской литературы — Житие протопопа Аввакума.

Научное издание «Хожения» по всем спискам и с разночтениями трижды выходило в свет в академической серии «Литературные памятники» (1948, 1958, 1986).

Изд . : ПСРЛ. СПб., 1853, т. 6, с. 330—358; СПб., 1910, т. 20, 1-япол., с. 302—313; Major R. Н . India in the XV century being a collection of narratives and voyages to India. London, 1857 (пер. наангл. яз.); М eyer K. H. Die Fahrt des Athanasius Nikitin über drei Meere. Leipzig, 1920 (пер. на нем. яз.); Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466—1477 гг. М.; Л., 1948 (2-е изд., доп. и перераб. — М.; Л., 1958); Афанасий Никитин. Хожение за три моря / С перелож. ритмич. речью, предисл. и ком. Н. Водовозова. М., 1950; Putováni ruského kupce Afanasije Nikitina přes tře moře / Připravil V. Lesńy. Praha, 1951 (пер. на чеш. яз.); Willman - Grabowsha H . Atanasy Nikitin: Wedrówka za trzy morza. Wrocław, 1952 (пер. на польск. яз.); Хожение за три моря. М., 1960 (с пер. на англ. яз. и хинди); Die Fahrt der Afanasy Nikitin über drei Meere, 1466—1472, vom ihm selbst niedergeschrieben. München, 1966; Verdiani C. Afanasij Nikitin: Il viaggio al di là dei tre mari. Firenze, 1968 (пер. наит. яз.); Afanasy Nikitin’s Journey across three seas // Zenkovsky. Medieval Russia’s epics, chronicles, and tales. Newed. New York, 1974 (пер. на англ. яз.); Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466—1472 г. / Предисл., подг. текста, пер., ком. П. И. Прокофьева. М., 1980; Athanase Nikitin . Le voyage au dela des trois mers. Paris, 1982 (пер. на фр. яз.); ПЛДР. 2-я пол. XV в. М., 1982, с. 443—477; Хожение за три моря / Изд. подг. Я. С. Лурье и Л. С. Семенов. Л., 1986.

Лит. : Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1817, т. 6, с. 344—346, примеч. 629; Срезневский И. И. Хожение за три моря Афанасия Никитина в 1466—1472 гг. // Учен. зап. II отд. имп. АН. СПб., 1856, т. 2, вып. 2; Минаев И. Старая Индия: Заметки на Хожение Афанасия Никитина. СПб., 1882 (отд. отт. из ЖМНП за 1881, № 6—7); Трубецкой Н. С. Хожение Афанасия Никитина как литературный памятник // Версты, 1926, № 1 (переизд. в кн.: Семиотика / Сост., вступ. ст. и общ. ред. Ю. С. Степанова. М., 1983, с. 437—461); Терегулова Р. Хожение Афанасия Никитина как памятник русского литературного языка XV в. // Учен. зап. Тамбов. гос. пед. ин-та, 1941, вып. 1, с. 136—157; Богданов В. В. Путешествие Афанасия Никитина // Изв. ВГО СССР. М.; Л., 1944, с. 74, вып. 6, с. 330—336; Кунин К. Путешествие Афанасия Никитина. М., 1947; Осипов А. М., Александров В. А., Гольдберг Н. М. Афанасий Никитин и его время. М., 1951 (2-е изд. М., 1956); Уханов Г. П. Синтаксис «Хожения за три моря». Автореф. канд. дис. Калинин, 1952; Ильин М. А. Афанасий Никитин — первый русский путешественник в Индию. Калинин, 1955; Водовозов Н. В. Записки Афанасия Никитина об Индии XV в. М., 1955; Зимин А. А. Новые списки «Хожения» Афанасия Никитина // ТОДРЛ. М.; Л., 1957, т. 13, с. 437—439; Клибанов А. И. 1) У истоков русской гуманистической мысли // Вестн. ист. мировой культуры, 1958, вып. 2, с. 45—66; 2) Свободомыслие в Твери в XIV—XV вв. // Вопр. ист. рел. и атеизма. М., 1958, вып. 6, с. 45—66; Verdiani С . Il ms. Troickij del «Viaggio» di A. Nikitin // Studi in onore di E. Lo Gatto e G. Maver. Firenze, 1962, p. 673—683; Лурье Я. С. Подвиг Афанасия Никитина // Изв. ВГО СССР, 1967, т. 99, № 5, с. 435—442; Кучкин В. А. Судьба «Хожения за три моря» Афанасия Никитина в древнерусской письменности // ВИ, 1969, № 5, с. 67—78; Виташевская М. Н. Странствия Афанасия Никитина. М., 1972. Лихачев Д. С. «Хожение за три моря» Афанасия Никитина // Лихачев Д. С. Великое наследие. Классические произведения литературы древней Руси. М., 1975, с. 259—265; Семенов Л. С. 1) К датировке путешествия Афанасия Никитина // Вспомог. ист. дисц. Л., 1978, т. 9, с. 134—148; 2) Путешествие Афанасия Никитина. М., 1980; Lenhoff G. 1) Beyond Three Seas: Afanasij Nikitin’s Journey from Orthodoxy to Apostasy // East European Quarterly, 1979, vol. 13, p. 432—447; 2) Trubetzkoy’s «Afanasii Nikitin» Reconsidered // Canadian-American Slavic Studies (Winter 1984), 18, № 4, p. 377—392. Успенский Б. А. К проблеме христианско-языческого синкретизма в истории русской культуры. 2. Дуалистический характер русской культуры на материале «Хожения за три моря» Афанасия Никитина // Вторичные моделирующие системы. Тарту, 1979, с. 60—62.

Доп. : Лихачев Д. С. 1) Великое наследие. М., 1975. С. 259—265; 2) Литература — реальность — литература. Л., 1981. С. 151—154; 3) Великий путь: Становление русской литературы XI—XVII вв. М., 1987. С. 138—139.